— Это стандартная процедура, — буркнул Волк Истомич. — Силы стали не хватает, чтобы сдержать оборотней и упырей, приходится применять негуманные методы. Однако если вы ручаетесь, я прикажу снять наручники. Имейте ввиду, если кто-то из ваших людей нарушит слово, вам будет предъявлено отдельное обвинение, и вы будете осуждены по нему независимо от решения суда по изначальным обвинениям. И про вас у меня отдельные указания. Там чётко сказано, что я обязан не дать вам уйти.

— Как скажете, — пожал плечами Валерка. — Только я не очень понимаю, каким образом вы можете эти указания исполнить. Я-то могу уйти в любой момент. Просто не хочу подводить своих ребят, да и виноватым себя не считаю, так что бежать не собираюсь.

Волк Истомич, похоже, только теперь сообразил, что кандалы Валерку не сильно ограничивают — всё же нечасто доводится иметь дело с проводниками. Теперь офицер выглядел слегка глупо. Да и вообще всё это дело ему, очевидно, жутко не нравилось. Банальный арест преступников превратился в какой-то балаган, и теперь неясно, как вообще действовать.

— А можно, раз всё равно ждём, объяснить, в чём нас обвиняют, — спросил Птицын. — А то мы правда несколько не в курсе. Эти господа, — Валерка кивнул в сторону яломиште, сбившихся в кучу в центре горящего круга, — уже не впервые против меня злоумышляют. Сейчас они ограбили караван, который мы отправили покупателю. С товарами из верхнего мира, которые шли во Владимир. При том, что мы уже не раз сталкивались, и у нас даже есть их официальный заложник, то есть по идее, они нарушили вообще все мыслимые законы.

— Товары шли к нам, — тут же ответил Белимир Кривич, — Но мы покупали их у клана Лисиных. Наш клан давно имеет с ними дела, а тут они предложили уникальные повозки из верхнего мира. Мы заплатили справедливую цену, однако яломиште передали, что заметили за собой слежку от вражеского клана, который решил их ограбить.

— Меня направили на поиски тех, кто выкрал с поезда государственного пленника, которого недавно захватили в Нижнем Новгороде. Перебита охрана, а сам пленник исчез. От моего начальника из столицы пришла телеграмма, в которой указано, что преступников вычислили, и они собираются совершить ещё одно преступление.

Валерка поморщился и едва сдержался, чтобы не выругаться. «Понятно. Значит, мистера Элвена Арчера освободили. Новости всё лучше и лучше, аж душа радуется. И теперь это хотят повесить на нас. А с яломиште — вообще весело. Интересно, как они додумались такую схему провести? Ведь дождались специально, когда никого из клана не будет, берендея где-то нашли! Нет, ну вот же уроды! Я только не понимаю, зачем было „грабить корованы“? Схема-то вполне рабочая. Они могли навариться на разнице в стоимости, которую они предложили клану Малуши, и той, что предложили нам. Простая схема, и мне даже по большому счёту никаких претензий не предъявить — обычная коммерция. Нет, им нужно ещё ограбить. Подставить хотели? — мысли метались так, что Птицын даже глаза прикрыл, пытаясь сообразить, как всё было. — Или стоп. А не поучаствовали ли они в освобождении Арчера? А нас просто решили подставить, а для этого вывести сюда? Да не, бред какой-то. Это всё рассыпется в мгновение ока. Достаточно будет опросить всех свидетелей, и всё выяснится!»

Стройной картинки никак не получалось. Валерка понимал, что их подставили, даже понимал, примерно, каким образом, но никак не мог сообразить, на что рассчитывают эти подставщики? Ведь все эти махинации на раз раскрываются, достаточно свидетелей опросить!

Валерке было очень интересно, как они собираются перевозить столько народа. Оказалось, всё учтено, и пройти пешком пришлось только до начала просеки, где их ждали сразу несколько карет. Всё как в старых фильмах, с решётками, так что Птицыну сразу вспомнилась старая, дореволюционная ещё песня. Сам не заметил, как начал напевать:

— По пыльной дороге телега несётся, а в ней по бокам два жандарма сидяааат…

— Мы не относимся к жандармскому ведомству, — с некоторой даже обидой прервал парня офицер.

— Ну извините, песни про внутреннюю стражу я не знаю, — пожал плечами Валерка и продолжил петь. Всё равно говорить было не о чем — стражники на вопросы отвечали неохотно, а со своими при них разговаривать Птицын считал неправильным.

Глава 20

Валерка много поет

— Сбейте оковы, дайте мне волю, я научу вас, свобоооду любииииить!

Птицын чувствовал, что не вытягивает, и вместо мелодичного пения получается какое-то козлиное блеяние, но остановиться не мог. Да и не хотел — похоже, он своей песней изрядно поднял настроение товарищам. Даже Алиса, которая после ареста всю дорогу как в воду опущенная ходила, слегка приободрилась, и иногда даже улыбалась — в те моменты, когда Птицын особенно мерзко не попадал в ноты. Волку Истомичу же, видно, стало так тошно, что аж руки чесались заткнуть арестованного физическим воздействием. Однако попросить князя замолчать офицер не мог — это было бы неделикатно. Вообще Птицын, понаблюдав за военными, пришёл к выводу, что они вряд ли в курсе дела, и действительно просто выполняют приказ. Разумеется, это могла быть талантливая игра, но тогда Волк Истомич не стал бы идти на уступки, и, тем более, не стал бы арестовывать бандитов — яломиште.

— Скажите, ваше благородие, вы специально издеваетесь? — наконец, не выдержал офицер. — Ваше творчество можно использовать, как пыточный инструмент! Я ни в коем разе не хочу вас оскорбить, но мне трудно поверить, что на свете существует человек, с настолько отсутствующим слухом!

— Со слухом у меня всё в порядке, Волк Истомич, а вот голос подкачал. Я и сам слышу, что фальшивлю, но поверьте, ничего с этим сделать не могу, как ни стараюсь.

— Вы можете просто не петь! Это сделает мир капельку более прекрасным!

— Ну хорошо, так и быть. Но взамен вы подробно расскажете, куда нас везёте, и что нас там ждёт.

— Вы всё-таки применяли эту пытку специально! — возмутился офицер, но, махнув рукой на собственное негодование, принялся рассказывать: — Как я уже упоминал, вы будете доставлены в столицу, где, я искренне надеюсь, в происшедшем разберутся компетентные господа. Пока будет длиться разбирательство, вас поместят в тюрьму для особо важных преступников. Место не самое приятное, однако, те ужасные слухи, которые о ней гуляют в народе, чаще всего под собой оснований не имеют. Это просто очень хорошо защищённое от побега место. Соответственно, ничего страшного ни с вами, ни с вашими людьми там не произойдёт. Вас, несомненно, будут допрашивать, как всех вместе, так и поодиночке, однако я не думаю, что станут применять особые методы допроса. Вы всё-таки не похожи на злостных рецидивистов. Более подробно, уж простите, рассказать не могу — это не моя специализация. Я тюремными делами не занимаюсь.

— Что касается Глеба Игоревича, он и вовсе не должен быть помещён в застенки, — вставил Белимир Кривич. — Об этом я позабочусь.

— И я настоятельно прошу тебя так не поступать, — тут же вскинулся Глеб, — Белимир, насколько я понимаю, у лейтенанта нет отдельных указаний на мой счёт, а значит, он должен арестовать всех, кого найдёт на этой поляне. Мне не нужно особых условий. Я попал в эту историю со своими друзьями, и выпутаюсь из неё вместе с ними.

Они ещё немного поспорили, но Глеб настоял на своём, чем, кажется, вызвал искреннее недовольство владимирского берендея. Птицын здорово подозревал — тут не столько сработало искреннее расположение Белимира к дальнему родственнику, сколько возможная реакция Игоря Деяновича на такое недружественное поведение.

Валерка особого ужаса перед предстоящим заключением не испытывал. И дело не во внезапном приступе неоправданного оптимизма, и даже не в уверенности в том, что друзья его спасут. Просто проводник вспомнил о подарке, который ему вручили дивьи люди за то, что он помог им устроиться в университете. «Вот уж не думал, что так быстро пригодится! — думал парень. — Нет, знал, что штука крайне полезная — всё-таки поговорку „От тюрьмы и от сумы не зарекайся“ умные люди придумали. Но всё равно думал, это как-то в будущем пригодится, а не прямо сейчас! И всё-таки нужно было рассказать Алисе и Демьяну, а то нехорошо получается».